Двоемирие режиссера Антона Бильжо и метаирония «Лебединого озера»

В Воронеже 10 июня прошел премьерный показ нового фильма Антона Бильжо «Лебединое озеро» и встреча с режиссером. В своих киноработах Бильжо всегда стремится отобразить двойственность нашего мира и зафиксировать, как в русской действительности совмещаются сказочно-мифологическое и современное, эротическое и нелепо-абсурдное. В «Лебедином озере», своём третьем полнометражном фильме, Антон прыгает в воды балета и пускает своих героев танцевать. Организатор киноклуба «Дай пять» Илья Клюев поговорил с Антоном Бильжо о странном мире «Лебединого озера», в котором неодворяне стреляют из мушкетов по белоснежным коптерам, а разные люди, далекие от танцевальных стандартов, репетируют балет в руинах театра.

— Как возникла идея сделать кино о мире балета? И как вы осваивали этот мир, погружались в него и пропускали через себя?

— Актриса Оля Цирсен в прошлом балерина, она умеет танцевать, и идея сделать фильм про балет родилась из её сверхспособности. Думали изначально сделать фильм про Майю Плисецкую, но я предложил совершенно другую, немного фантазийную историю. У меня давно была идея сценария про исторических реконструкторов, которые живут в большой усадьбе с крепостными крестьянами – такая сказочная жизнь. Также знакомая балерина мне рассказывала об одном кастинге: это был большой частный дом, где богатый человек селил актёров и балерин; у него был домашний театр, и для него танцевали балет. Как-то эти две идеи срослись, всё смешалось, и получился микс и про балет, и про реконструкторов – родился сценарий.

За полгода до старта съёмок я часто ходил на репетиции «Лебединого озера» — смотрел, как создаётся этот балет, и посмотрел, конечно, разные его вариации. Мне всегда было интересно движение тела (это ещё от восточных практик, которыми я когда-то начал заниматься, — цигун и всё в таком духе). Далее у нас появилась хореограф Дина Хусейн: она влилась, и мы вместе придумали, как ставить наше «Лебединое озеро». Она много репетировала с непрофессиональными артистами, которых мы отобрали.

— Народ, который весь фильм репетирует и танцует «Лебединое озеро», составляет удивительно пёстрый и живой ансамбль. Как вы собрали таких разных людей?

— Мы объявили кастинг: «Все, кто хочет станцевать в балете «Лебединое озеро», – велком! Вне зависимости от возраста, пола, профессиональных навыков». К нам пришло очень много людей! В основном, бывшие балетные танцовщики, люди из массовок, которым хотелось сыграть в кино, кто-то мечтал станцевать балет. Была женщина, которая умела делать всего два движения, но говорила: «Возьмите меня, пожалуйста, я всему научусь». Взяли. Пришла семья — мама с двумя девочками. Мама сказала, что всегда мечтала танцевать балет, у неё не вышло, но она надеется научить дочерей. Мы взяли их вместе, и получилась в итоге интересная композиция с ними. Мы многих так набрали.

На кастинге мы просили всех подвигаться под музыку, и это было очень интересно! Когда человек двигается, многое можно понять про его жизнь — судьба проявляется в движениях.

— То есть у вас не было установки набрать для этого ансамбля исключительно непрофессионалов?

— Мы пробовали создать микс из людей, которых сложно как-то определить. У нас были профессиональные танцовщики. Но по сценарию они должны были отсеяться первыми, видя, какой кошмар устраивает жена губернатора. Оставались те, кто готов к эксперименту и хотел попробовать что-то новое. То есть разные «неформатные» люди, вроде бы к строгому балету не подходящие. Они и танцуют большую часть фильма. Дина Хусейн придумывала с ними хореографию, исходя из биографий и особенностей. В финальном танце у каждого актёра получился свой маленький номер.

Из общения на съёмках возникали идеи. На кастинге один из актёров рассказал мне, что ему на каждой съёмке во всех проектах зачем-то выдают какой-то портфель. Я подумал: ну, значит, надо это использовать и в этот раз тоже снять его с портфелем. Я вообще стараюсь не нарушать заведенный порядок вещей без крайней необходимости.

— А у вас с танцами как?

— Если честно, люблю ходить на дискотеки. Танцевать я люблю, но обычно просто смотрю, как танцуют другие. Это завораживает, очень интересно. Я в этом вижу много смысла для себя, это словно читать книгу. Могу представлять, как музыка выключается и каждый продолжает двигаться просто так в тишине, каждый по-своему. Иногда все танцуют на танцполе, а в углу один человек незаметно двигается сам в себе, и я понимаю, что именно он делает это по-настоящему — у него другие отношение с музыкой и телом. Человек, который находится внутри музыки и движения, всегда выделяется, если присмотреться.

— Какие у вас отношения с балетом «Лебединое озеро»? Не было страшно браться за такую тему? Всё-таки «Лебединое озеро» — многогранный культурный маркер.

— Вокруг этого балета уже есть сильная усталость, связанная с тем, что уже всё было и всё попробовали. Балет оброс снобским отношением. Но всё-таки в «Лебедином озере» есть важные для нашей культуры ключи, поэтому очень хотелось взяться за него. Найти новый и свой собственный подход, чтобы это было связано и со мной лично, и с самим балетом – в этом был вызов. Самое интересное для меня в «Лебедином озере» — его двоемирие: герой переходит из одного мира в другой. Когда я читал записи Чайковского о «Лебедином озере», я увидел, что он иногда иронизировал над балетом и не относился к нему с придыханием — он уже тогда немного издевался и над формой, и над жанром. Это сразу сняло с меня зажим. Оказывается, двери «Лебединого озера» открываются для всех, он доступен всем! Сразу стало легче: напряжение снято, ключ стал понятен, стало ясно, о чём рассказывать: закрепилась история про двоемирие, эта тема очень близка мне. Главная героиня из мира роскошной усадьбы переходит в мир простых людей — из дворца на рынок, что само по себе забавно: для неё это мир диких лебедей. История стала моей, и «Лебединое озеро» оказалось не так важно. До конца мы много думали, стоит ли использовать музыку Чайковского. Пробуя, мы увидели, что, как ни странно, в ней также много иронии, в ней есть карнавальность и лёгкость, и она органично легла в фильм.

— Вы рассказали, как выделяются танцующие люди. Александр Чередник в роли хореографа Гринберга действительно выделяется в кадре. Удивляешься, когда вспоминаешь, что он играл в «Спаси и сохрани» и «Тихих страницах» Сокурова. Как вы познакомились, и как он вошёл в фильм?

— Актёра на роль хореографа мы искали долго. Пробовали даже Антона Адасинского, руководителя театра DEREVO, который играл Мефистофеля у Сокурова. Были варианты вообще сумасшедшие – выйти на Барышникова. Но потом стало ясно, что это нереально. Понятное дело, мы искали человека, связанного с миром пластики, который умеет танцевать, потому что в кадре будет всё видно, а танцевать нужно много. Один актёр на кастинге порекомендовал мне друга, который живёт в Петербурге, здесь снимается и может нам подойти. И к нам пришёл такой удивительный человек – Александр Чередник. Он вошёл, и сразу стало ясно, что это то самое: человек из совершенно другого кино, от которого исходит иное время. Он во многом похож на своего героя — очень задумчивый, всегда в себе. При этом у него тело артиста балета. Дина начала репетировать с ним, и всё стало получаться: Александр самоотверженно подошёл к репетициям и показал себя в хорошей форме, он сделал всё, даже в холодный пруд залез.
Он рассказал свою историю. Про работу с Сокуровым. Как был звездой Ярославского театра. Потом карьера пошла на спад, начался сложный период. При монастыре ухаживал за садом. Эту деталь мы использовали в фильме: дома у Гринберга много растений. То, что герой живёт в комнате в коммуналке, — тоже из биографии Чередника. Фильмы Сокурова с ним я посмотрел уже после съёмок.

— Роль хореографа важна и потому, что должна возникнуть химия с Ксенией, которую играет Ольга Цирсен. Химия возникла сразу?

— Не знаю, что именно у них было на площадке, но то, что я видел в кадре, было интересно. Поэтому с химией не было проблем. Оля — удивительно дисциплинированный актёр, так как она воспитана балетом. Мне с ней очень комфортно работать, она чётко понимает задачу и прикладывает все силы; у нас выстроилось доверие ещё во время работы над «Амбивалентностью». Танец на вечеринке губернатора, который репетировали Ольга и Александр, очень сработал на химию, сблизил их. Оля много переживала и думала о своей героине: как именно она будет реагировать на возвращение в её жизнь учителя, как возникнет страсть. Но её бекграунд позволил понять и передать это.

— Героиня Ольги Цирсен в «Лебедином озере», как и в «Амбивалентности», – женщина в замкнутых обстоятельствах, но свободная в чувствах, готовая идти напролом и менять жизнь, если фитиль страсти зажжен. Она похожа на своих героинь?

— Здорово, что вы обратили на это внимание. «Лебединое озеро» во многом возникло из Оли, это история близкая ей. Она в жизни следует за призванием, за своей страстью – делать кино и играть в нём. Я это абсолютно разделяю. Её героиня также нашла в себе уснувший источник вдохновения и радости. Для губернатора постановка балета – формальность, инструмент пиара. А для неё – глоток воздуха в жизни.

— Кажется, танец – идеальная форма коммуникации для ваших героев, которых не слушают. Ксения в капкане своего брака, у неё нет права голоса. Танцовщики-лебеди – из народа, их тоже не слушают. Через танец они находят свои голоса.

— В движении можно найти много радости. Танец — это и поиск себя, и поиск подхода к взаимоотношениям с другими людьми. Ты выражаешь себя через танец, чтобы что-то дать понять партнёру? Или же это про то, что ты, танцуя, находишься в творческом состоянии, которое никому, кроме тебя, может быть и не нужно? В сцене на кладбище герои рассуждают об этом.

— Выражение чувств в движении сегодня, когда многие слова оказываются под запретом, а голоса замолкают, оказывается довольно актуальным.

— Да, мне тоже кажется, что фильм очень резонирует с нашим сегодня.

— «Реконструкторская» часть тоже просматривается и звучит в фильме. Откуда в вас этот интерес?

— Раньше мне казалось это довольно смешным… Ты видишь детей в форме ВОВ, взрослых, которые играют в военные действия, играют в историю, в эпоху, в которой они не присутствовали, представляют себя другими людьми. Это увлечение классицизмом, аристократией. Позолоты, парадные портреты в больших рамах…Словно люди что-то восполняют в себе через костюмы и формальное следование славной эпохе, к которой хотели бы быть причастными. Мне казалось это забавным, но это может быть и не забавным. Можно и заиграться. Если честно, хотелось погрузиться в этот мир, потому что он отталкивает, раздражает, а именно с таким материалом и нужно работать.

— Изначально вы находили в этом именно юмор?

— Да. В исторической реконструкции есть много противоречий.

— Главный реконструктор в вашем фильме – губернатор, которого играет Игорь Яцко. У него в усадьбе есть даже собственная молельня. Губернатор – искренне верующий человек?

— Тема религии, как и тема балета, страшная, потому что там столько народу уже потопталось и полегло… Либо у тебя есть настоящая позиция, отношение к религии, либо ничего не говори. Мы обсуждали этот момент с Игорем Яцко. Мне он кажется верующим человеком, он знает, как молиться. Он одобрил эту религиозную сторону своего героя, понял её. И всё сложилось: герой стал более трогательным, объёмным; возник новый смысловой пласт, связанный с подчинением авторитету. Молельня у него минималистичная, как кабинет чиновника, капсула. У губернатора личные отношения с Богом, и все молитвы вытащил из себя сам Игорь Яцко.

— Но религиозность героя была изначально прописана в сценарии?

— Да, это было изначально, но у меня были сомнения, как мы это сделаем и получится ли. Будет просто стёб над губернатором, или что-то более серьёзное. Оказалось, что у героя есть две части, и одна, невротическая, хочет, чтобы он стал лучше: соответствовал образу барина, не допускающего никаких случайностей в свою жизнь, например, измены жены. Запланированность жизни, стремление соответствовать образу мучают его, и через молитву он хочет приблизиться к идеалу. Но, мне кажется, это больше относится к психологии, чем к религии.

— В образе губернатора чувствуется что-то от Островского: большой бородатый самодур, хранитель традиций. Отталкивались от Александра Николаевича?

— Островский, возможно, просачивался, но вообще это часть живой русской традиции – писать про самодуров и самодурами являться. Человек таким становится из-за полной безнаказанности, из-за отсутствия критики и контроля. Власти много, денег много, но что со всем этим делать? Ну, построить усадьбу себе, стать неодворянином, окружить себя верноподданными…

— Вы говорили, что вам важно относиться ко всем героям с сочувствием. Но герой Яцко кажется совершенно карикатурным. За что, по-вашему, его жалеть? В чём его драма?

— Он придумал свою жизнь, создал вокруг сверхконтроль! Он на своей территории и полностью соответствует своим ожиданиям: он в большом доме, в роскошном костюме, в жизни всё хорошо. Наполеон. Но при такой жизни фокус внимания сужается, виден только образ, к которому стремишься. На пути к этому образу силы теряются и становится понятно, что-то не так: китель жмёт, все смотрят на тебя без достаточной любви, одно не соответствует другому. Где-то обязательно начнёт просачиваться ощущение несчастья: человек чувствует, что не впитывает жизнь, словно не догоняет. Губернатор не танцует: ему неоткуда брать что-то живое. «Лебединое озеро» в том числе про живое и мёртвое, в балете есть эта тема – где искать эту жизнь. Он хочет, но не знает, где брать жизнь, поэтому выглядит несчастным, и его можно пожалеть. Вызывает жалость, что он не чувствует жизни, она уходит от него — жена уходит, лебеди не идут послушно в пруд. Всё не по плану.

— Обычно в биографиях героев прописывается намного больше, чем зритель видит на экране. Интересно узнать, как сошлись независимая и творческая Ксения и властный, грубоватый губернатор?

— Все люди объёмные, и можно допустить, что у них когда-то была искренняя любовь. Он человек сильный, волевой, в чём-то обаятельный, он строит свой прекрасный мир так же, как и она. Он поддерживает её в тяге к красоте. Я думаю, они сошлись на эстетических моментах. Возможно, мир усадьбы ей тоже нравится. Я думаю, у них были красивые отношения, красивая свадьба, всё окружено красотой. Не знаю, возникало ли у Ксении до начала истории ощущение, что чего-то не хватает и жизнь пошла дисциплинарно. Но вдруг перед ней встали новые задачи, и она вспомнила, что у неё была жизнь, связанная с балетом, с учителем, экспериментом, который она не успела реализовать. Но вот что-то всколыхнулось в ней. Балет раскрыл её мысли и воображение, ведь ей пришлось стать постановщицей, а это уже другая роль – она создаёт свой мир сама.

— Оператор фильма Даниил Фомичёв (работал над фильмами «Как Витька Чеснок вёз Лёху Штыря в дом инвалидов», «Человек из Подольска») создал уникальное изображение: сновидческое, яркое, залитое плотным светом. Как вы работали и искали ключ к нужному изображению?

— Даня — великий оператор, я считаю. Я посмотрел «Чеснока», мне понравилось. Дальше я познакомился с Даней. Когда я думал про «Лебединое озеро», мне хотелось пригласить оператора с собственным взглядом на мир, с чувством юмора, метаиронией, который интересно работает со смысловыми пластами. Даня широко интересуется тем, что происходит в современном искусстве, он мыслящий человек и горит кино, горит поисками новых смыслов. Мне всегда было интересно с ним общаться, и я почувствовал, что именно он должен это снять.
Сразу стало понятно, что будет очень визуальное кино, граница реальности и нереальности. Возможно, даже драматургия не так важна, как изображение. Даня на разных этапах, даже на уровне сценария, многое предлагал – переворачивал мои представления.

— Вы в начале представляли, как фильм должен выглядеть, или это родилось в процессе?

— Приблизительно представлял. Но в процессе мы с Даней много думали, много экспериментировали, много идей было от него. Я видел сразу, что это будет сновидческая история, хотел создать такой сон уставшего человека – говорят, когда человек сильно устал, ему часто снятся очень цветные сны. На цветокоррекции стало понятно, что глоу, придуманное Фомичёвым, идеально подходит – в фильме много цветовых пятен, всё словно за вуалью. И женщинам очень нравится, а это и было нашей задачей.

— Задумка могла получиться китчем.

— Да, мы переживали, но это и было интересно: шаг в сторону мог всё изменить. Многие люди, связанные с балетом, видели в сценарии только китч, неинтересную пародию на серьёзное высокое искусство. Нам было важно не переступить эту черту.

— Какие референсы помогли создать изображение?

— В объединении художников «Мир искусства» был Константин Сомов – мне он очень нравится. У него много карнавального: пятна, цвета – мы искали подобное. Отталкивались от художников Серебряного века. И было много референсов, связанных с баннерами, которыми закрывают фасады зданий – это ведь русская история. Расплывчатые цвета баннеров, нечёткие, но яркие формы, стремление спрятать одно за другим: снова возникла тема вуали и многослойности.

— Большинство героев носит невероятные костюмы и платья. Как они появились?

— Петербургская художница Настя Поташкина сделала эти костюмы. Сначала она пыталась узнать, что именно нам нужно, но в какой-то момент мы сказали: отпусти себя, фантазируй, сделай, что сама хочешь – чем страннее, тем лучше. И она отпустила, творила, что хотела, и принесла эскизы платьев с огромными бантами, шляпки, вуали, и это было, что нужно! Всё, что нравилось ей, нравилось и нам. Настя всё сшила сама: мы не могли купить такие костюмы, а она откуда-то достала ткани, чуть ли не из занавесок каких-то. Она оторвалась, – думаю, это видно по костюмам. Надеюсь, мы ещё поработаем вместе.

— После опыта в журналистике и рекламе вы учились на Высших курсах сценаристов и режиссёров, в мастерской Хотиненко, Фенченко и Финна. Что вам дал этот опыт?

— Как только я поступил, сразу понял, что оказался на своём месте. Люди, которые окружили меня, показались родными, я чувствовал, что мы на одной волне. Мастера давали задания, я делал, показывал, дальше это всё обсуждалось, все высказывали свои мнения. Мне стало интересно делать, показывать и обсуждать фильмы, и хотелось делать это лучше. Меня всегда поражало, как Владимир Алексеевич Фенченко, выпивая с нами по ночам, с пивом и сигаретой мог в пять утра страстно рассказывать что-то про кино, когда все вокруг либо спят, либо двух слов не вяжут. Это заражало и заряжало энергией, была такая атмосфера, что это дело показалось в какой-то момент очень важным. Воздух электрифицировался. Хотелось направлять в это силы. Были страсти, обсуждения до ночи. Это было главным в процессе.

— Что главное вы вынесли из обучения?

— Во время обучения мне показалось, что есть щель, в которую я могу заглянуть, в другой мир, а кто-то другой этого не заметит и пройдет мимо. Оказалось, это представляет ценность и интерес и для меня, и для зрителей. Но это потому что во время обучения был всегда живой отклик на твои работы.

— В интервью разных лет вы упоминаете проект «Невидимый мой», над которым давно работаете. Фильм о советском учёном-физике, которого затянуло в чёрную дыру и он стал невидимым. Что с этим фильмом сейчас?

— Мы с Даней Фомичёвым сняли этот фильм, монтаж доделан, идёт постпродакшн. Сейчас я еду на цветокоррекцию. Надеюсь, к осени мы его доделаем и покажем.

— Этот опыт сильно отличается от прошлого?

— Абсолютно! Этот сценарий я вынашивал 10 лет, он не давал мне покоя, я всё время его переписывал. Мне было необходимо его снять, чтобы не ушла энергия. Чем больше ты посвятил себя истории, тем больше необходимость её реализовать. Ты придумал эту историю, вошёл и параллельно живёшь в ней, а она в тебе. Либо ты продолжаешь жить в домике нереализованной истории, либо растворяешь эту идею. Либо снимаешь.

Слава богу, снял и очень доволен. Сейчас я вижу, что там есть актуальность, пересечение с сегодняшним днем. Мы снимали в наукоградах Пущино, Противно и Троицк, много общались с физиками – возникли новые идеи о времени и пространстве, с которыми сейчас приходится жить. Например: что делать с пространством, если время не то, что остановилось, но ходит по кругу? Вот, об этом примерно кино получилось.

— Теперь чувствуете облегчение?

— Облегчение наступит, когда мы всё сдадим, когда будет премьера. Но уже легче, уже есть новые идеи, и это хорошо. Значит, есть иллюзия движения вперёд.

Фото: Анастасия Амнезия