Художник Диля Гарифжанова: «Самая большая радость — обретать свой язык в искусстве»

У каждого художника свой путь в искусстве. У Дили Гарифжановой из Петербурга он оказался весьма нетривиальным. Художница пришла в современное искусство через театр, работу в офисе и создание кукол. Диля создает объемные объекты из текстиля, полимерной глины, а также силикона, гипса, литьевого пластика. В своем творчестве она исследует телесность, влияние на человека социокультурных норм. И хотя современным искусство художница занимается всего два года, она уже поучаствовала в нескольких коллективных выставках. Мы поговорили с Дилей о том, страшно ли быть начинающим автором в 40 лет, как проявляться художнику и почему работа в офисе ее подтолкнула заняться искусством.

— Диля, у тебя очень интересная и вдохновляющая история пути художника. Ты по образованию музыкант и звукорежиссер. Как в твоей деятельности произошел поворот в сторону современного искусства?

—Я родом из Казани. Там же закончила музыкальное училище по классу флейты. А потом я поступила на звукорежиссуру в университет кино и телевидения. С третьего курса начала работать в драматическом театре на Литейном звукорежиссером. В этой профессии я была семь лет. Но потом резко решила изменить свою жизнь и ушла работать в офис в сферу страхования. Мне кажется, с этого момента и начинается мой путь в художественные практики.

Что может быть интересного в офисе? Ничего. Это достаточно унылое и однообразное пространство. В какой-то момент мне стало так тягостно и тоскливо, что я решила искать, чем бы мне заниматься на досуге. Меня очень заинтересовало создание кукол. Хотя это достаточно странно, потому что с детства я не умела шить, вышивать, вообще не занималась никаким рукоделием. Но я начала смотреть мастер классы на YouTube по созданию кукол, изучать эту тему. И у меня стало получаться. Конечно, довольно много времени ушло на освоение лепки, шитья. Это тоже долгий путь, куклами я около семи лет занимаюсь. Техники создания кукол очень разные. Их можно делать из папье-маше, из ткани, лепить из полимерной глины, с которой я как раз работаю. Все навыки, которые я приобрела, создавая кукол, потом органично перешли со мной в поле современного искусства. Сейчас я занимаюсь созданием объемных арт-объектов, наверное, их можно назвать мягкими скульптурами.

— Получается, создание кукол спровоцировало переход в сферу искусства?

— Когда я уже начала участвовать в кукольных выставках, почувствовала, что нахожусь не на своем месте. Я видела как люди реагируют на мои куклы. Я общалась со зрителями, со своими коллегами — с кукольными художниками, и поняла, что делаю слишком странные куклы. Хотя при этом я выставляла свои кукольные работы в соцсетях, и там подписчики прекрасно понимали мои задумки. Я сделала вывод, что мне нужно искать место, где как художник я могу найти близких мне людей, которые разговаривают со мной на одном языке. И таким местом для меня может стать современное искусство. Только нужно было решиться, найти темы и способы, как выразиться. Два года назад я решила, что хочу заниматься современным искусством и отложила кукол. Боялась, что создание кукол меня будет как-то сбивать с толку, что меня будет заносить в сторону декоративности.

— Страшно ли тебе было становиться новичком в искусстве?

— С одной стороны быть новичком очень классно, потому что в твоей голове нет никаких шаблонов, нет понимания, как должно быть. Ты пробуешь то, что тебя увлекает, не ограничиваешь себя ни в чем. Нет страха белого листа, просто берешь и начинаешь что-то делать. Неуютно начинаешь себя чувствовать в роли новичка, когда приходит время выходить в публичное пространство, когда уже что-то сделал и хочешь это показать. И тут перед молодым художником, а я считаю себя молодым художником, несмотря на то, что мне 40 лет, встает вопрос: где и как выставляться? На мой взгляд, самый оптимальный вариант — это участие в коллективных выставках. По началу мне было сложно объяснить себе и окружающим, как так получилось, что я в таком возрасте являюсь только начинающим художником. Для меня переход от кукол к современному искусству был напряженный. Я стеснялась, что у меня еще мало работ, переживала, что подумают кураторы, когда увидят мой заявку на выставку молодых художников. Но я решила просто попробовать участвовать в опен-колах. Хотя это было страшно — непонятно, что писать, как должно выглядеть портфолио. Я просто забивала в Яндексе: «Как должно выглядеть портфолио художника», смотрела открытые портфолио-ревю других авторов и в итоге составила свое небольшое портфолио.

Первый опен-колл, куда я подала заявку, был на коллективную выставку «Поле телесности» в ДК Розы в Петербурге. И меня на нее взяли. На открытии я поняла, что я на своем месте. Мне понравилось всё: работы на выставке, художник-участники, гости вернисажа. Во время арт-медиации, кураторы рассказывали о моей работе, а я наблюдала, с каким интересом на нее реагируют люди. Меня это заворожило. Я поняла, что нужно продолжать, ничего в этом страшного нет, и всему можно научиться, о чем мне говорил весь мой прошлый опыт. Я не умела шить и научилась. Не знала, как составлять портфолио и что такое artist statement, как вообще рассказывать о своей работе. Все это для меня было в новинку. И до сих пор эти вещи не являются для меня очевидными. Я продолжаю учиться, посещать открытые портфолио-ревю. Недавно закончила учебу в онлайн скульптурной школе. При этом для меня самая большая радость, что я начала обретать свой язык и чувствую себя на своем месте.

— Как близкие восприняли твой переход в искусство?

— Очень классно они ко всему отнеслись и были рады. Они скорее расстраивались, что я ушла из театра в офис. Мое окружение — это театральная тусовка, которая совсем не поняла, как человек, который сидел за микшерным пультом, пересел в офисное кресло. Для них это было странно. Но я думаю, что будучи звукорежиссером, вряд ли бы мне вообще пришло в голову заняться художественными практиками, потому что мои потребности в творчестве были удовлетворены в какой-то мере. Но именно попав в скучную офисную среду, ты вдруг ощущаешь жажду творчества, самовыражения, и это тебя толкает на освоение новых пространств. Конечно, всегда есть страх начать что-то новое. Но когда на первый план выходит желание высказаться, ты ищешь способы сказать, что у тебя накопилось, и страхи отступают. Когда я занялась художественными практиками, близкие заметили, как мое настроение изменилось в лучшую сторону. Так что они поддержали мой уход в творчество.

— Продолжаешь ли ты заниматься музыкой?

— Нет. Я отучилась игре на флейте. А этот инструмент предполагает постоянные занятия. Игра на флейте связана с физиологией, с дыханием, постановкой губ, нужно быть все время в хорошей форме. Если после долгого перерыва возьмешь флейту, из нее польются ужасные звуки. Чтобы звук был красивый и серебристый, нужно заниматься каждый день. У меня нет такой возможности и желания. После учебы у меня было четкое понимание, что я не хочу заниматься музыкой, выступать в оркестре, а тем более быть преподавателем в музыкальной школе. При этом музыка — это моя жизнь. Музыку я слушаю постоянно, вся моя художественная деятельность происходит под музыку. Раньше я очень активно ходила на концерты, слушала оперу. Пандемия изменила мои привычки, в том числе посещение концертных залов. Думаю, что уже пора возвращаться к прослушиванию музыки вживую. Звукорежиссурой сейчас тоже не занимаюсь. Но в последние полгода подумываю о том, чтобы начать практиковаться в саунд-дизайне. Я очень люблю звуки окружающего пространства, звуки города, повседневности. Мне хочется с этим поработать и, возможно, связать со своей художественной практикой.

— Ты говорила, что переехала в Петербург в 19 лет. Как город влияет на твое творчество и образ жизни?

— По сути в Петербурге я живу уже дольше, чем в Казани и в целом ощущаю себя петербурженкой. Для меня город играет огромную роль, я люблю городскую среду и ритм мегаполиса. Очень люблю гулять и стараюсь выбираться на прогулки почти каждый день. Для меня каждая прогулка — небольшое путешествие и возможность в обыденном найти красоту и загадку. Для меня городские пространства — это супер вдохновляющие и в некотором роде волшебные места. Очень люблю фотографировать город. В Петербурге много странных мест, закоулков, дворов-колодцев, труб, каких-то приборов, проводов, свисающих с крыш. Много обветшалости, мне очень нравится это временизация города, хотя она выглядит печально, но, видимо, меня привлекает эта печаль. Стараюсь все фиксировать на камеру своего телефона. Очень люблю места с индустриальными постройками, с заброшенными зданиями, заводские здания. В Петербурге довольно много полузаброшенных промышленных объектов, где еще можно гулять и там не очень опасно. Для меня город является большим вдохновением и возможностью отключиться от бытовых забот и тревог.

— Насколько арт-среда Петербурга кажется тебе дружелюбной?

— И хотя Петербург называют культурной столицей, на мой взгляд это преувеличенное определение. Безусловно, город. где есть Эрмитаж и Русский музей со знаменитыми на весь мир картинами, сложно не назвать культурной столицей. Но это больше относится к классическому искусству. Петербург — довольно консервативное место. И это касается разных видов искусства, а не только изобразительного. Если в филармонических залах проходит много классных и интересных академических концертов, то мест, где можно послушать новую, а уж тем более экспериментальную электронную музыку, не так много. Так же и с театром, изобразительным искусством. В городе не так много пространств, которые можно назвать очагами современного искусства.

Мой ответ выглядит так, будто Петербург какой-то захудалый город (смеется). Конечно его сложно сравнивать даже с городами-миллионниками. В Петербурге гораздо больше проходит выставок, больше художников, которые занимаются современным искусством, кураторов, заинтересованных зрителей. Есть кураторы, по своей инициативе создающие пространства, выставки, где у разных художников есть возможность для высказывания. Как раз благодаря таким людям я постепенно вошла в сферу искусства. Я очень любила Музей стрит-арта, который сейчас закрыт. Это, на мой взгляд, была одна из главных и интереснейших площадок, где проходили очень разнообразные выставки. Я часто его посещала. Причем он находился в пространстве бывшего завода, а мне такое сильно нравится. Выставки проходили в цехах, а записавшись на экскурсию, можно было посмотреть, как художники расписывают стены. Такие пространства завораживают, вдохновляют и подталкивают на какие-то действия. Думаю, Музей стрит-арта тоже повлиял на мое решение стать художником.

— Сотрудничаешь ли ты с какими-то галереями в Петербурге?

— Пока я не рассматриваю сотрудничество с галереями не только потому что их не так уж много, но и потому что крупные галереи работают с уже известными состоявшимися художниками. Это, безусловно, не исключает возможности туда попасть. Мне этим и нравится современное искусство, что всегда можно попробовать подать заявку, предложить свой проект. Другое дело, что скорее всего откажут. А, может, и нет. Пока не попробуешь, не узнаешь. В этом году мне бы хотелось сделать свою персональную выставку. И пока я обдумываю, какой это проект мог бы быть, и где его можно представить.

— Этой весной ты участвовала в международной онлайн-выставке, посвященной голоду 20-х годов прошлого века. Чем тебе откликнулся проект «В подвалах спрятаны столетние консервы»? Возможно, история твоей семьи связана с этими трагическими событиями столетней давности?

— Когда я увидела опен-кол на проект про голод, уже работала над своей серией «Детская». На тот момент у нее еще не было названия. Я хотела сделать проект о детях, пострадавших от боевых конфликтов. У меня был сделан один объект, но я никак не могла продвинуться в своей работе дальше. Я понимала, что моя изначальная тема уже не увязывается с визуальными образами, которые я хотела бы воплотить. И тут мне попалась информация опен-кола выставки о голоде. Я поняла, что задуманные мной работы очень подходят, и в этом контексте они могут получиться тоньше и печальнее. Тем более история моей семьи связана с событиями голода 20-х годов.

Точно я не могу ничего утверждать, так как проверить эту информацию нет возможности. Моя аби — то есть бабушка по-татарски, рассказывала мне какую-то совершенно сказочную историю. В возрасте 6-7 лет вместе с родителями она совершила путешествие на верблюдах. Вместе с семьей аби жила в Поволжье под Казанью. Когда начался голод, они решили уехать в центральную Азию, конечным пунктом пути был Узбекистан. Это было очень тяжелое путешествие. В начале пути человек, которого они наняли в качестве сопровождающего, их ограбил. Точно не помню, как они вышли из положения и нашли возможность проехать через пустыню. Мама аби, то есть моя прабабушка, была беременная. Она родила в дороге. И этот ребеночек сразу умер. Конечно, это была трагедия. Его похоронили в песках. Я часто думаю об этом ребенке. Когда аби с родителями добрались до города, они выглядели очень изможденными. Их встретили местные жители, они кидали еду моей бабушке в подол платья — бросали гроздья винограда, кусочки навата — растопленного сахара, урюк, курагу. История выглядела как сказка, когда герои прошли через испытания и получили награду. В детстве мне казалось это волшебным финалом. Года два-три назад я решила почитать, что это было за время, о котором говорила аби. Как раз их путешествие приходится на 1921-1922 годы. Действительно, семья могла бежать из Поволжья. Может, история была не такой драматичной, или наоборот еще страшнее, чем рассказывала аби. Поэтому я не могла не поучаствовать в проекте о голоде. Тема детства каким-то гармоничным образом соединились с воспоминаниями об аби, рассказах об ужасах, которые она пережила, а также миллионы других людей, о которых мы читали в учебниках истории. Мне кажется очень важным на эту тему подумать, порефлексировать и визуализировать ее.

И, конечно, живя в Петербурге, невозможно не сталкиваться с темой голода во время блокады. Она так или иначе близка всем, кто здесь живет. Это очень важная часть твоего бытования в этом городе. Я не коренная петербурженка, но у меня здесь есть друзья и близкие, которые тут родились и выросли. Их родные пережили блокаду. Тема блокады периодически возникает и никогда не знаешь, когда ты с ней столкнешься. Можешь разговаривать с близким человеком, а он вдруг расскажет, что его двоюродная бабушка попала в блокаду, оказалась случайно свидетелем канибализма и повредилась умом, не смогла пережить этого зрелища. Или ты можешь стоять на кассе, разговоришься с бабушкой, которая расскажет, что в блокаду сильно не голодала, потому что ее отправили рыть траншеи. Холодно, зато был усиленный паек, так и выжила. Во многих музеях есть небольшие экспозиции, посвященные блокаде. Меня очень поразила фотография, на которой запечатлено, как растет капуста перед Исакиевским собором. Она совершенно пронзительная, не могу на нее смотреть без слез. Начинаешь представлять, как люди страдали, как это все пережили, что испытывали, что испытывали маленькие дети, которые оказались заложниками этой ситуации. Все знают про дневник 11-летней школьницы Тани Савичевой. Это своего рода реликвия города, это память о ребенке, заставшем постепенную смерть семьи от голода, а потом она умерла сама. В Петербурге у людей всегда особое отношение с едой, хлебом. Рука не поднимется хлеб выбросить. Это уважение памяти о погибших и о выживших. Я об этом тоже думала, когда делала работы.

— В своих произведениях ты работаешь с темой давления окружающего мира на человека и тем, как это проявляется. Расскажи про эту тему подробнее.

— Меня интересует тема телесных границ, как мы чувствуем тело и как его видят окружающие. Если говорить про давление, тело, как только рождается, уже испытывает давление, проходя через родовые пути. И дальше, появляясь на свет, мы продолжаем испытывать давление этого мира в самых разных проявлениях. Мы ежедневно совершаем телесные практики — ходим в детский сад, в школу, на работу. Нам нужно зарабатывать деньги, взаимодействовать с людьми, с социумом. И это всё взаимодействие регулируется нормами, которые не всегда хорошо сказываются на нашем теле. Я ищу возможности визуальными образами говорить о теле, показывать его в разных проявлениях. Мне очень важна нормализация обычного стандартного человеческого тела, поиск альтернатив, отличных от конвенциональной красоты — тех стандартов женской и мужской красоты, которые формируются под влиянием исторических, социо-культурных, властных факторов. Это всё влияет на наше тело. Мы его сами начинаем незаметно для себя формировать, подстраивать под внешние обстоятельства из-за того, что наше тело не соответствует каким-то представлениям других совершенно чужих нам людей. Меня как художника этот всё волнует.

СПРАВКА

Диля Гарифжанова родилась в Казани в 1982 году. С 2001 живет и работает в Санкт-Петербурге. Имеет музыкальное и звукорежиссерское образование.

Начала художественную практику в 2019 году как художник авторских кукол, с 2021 года перешла в поле современного искусства. В
основном работает в смешанной технике — создает объемные объекты из текстиля и полимерной глины. Экспериментирует с силиконом, гипсом, литьевым пластиком, а также с такими традиционными техниками работы с текстилем как ручное шитье, вышивка и аппликация. Работает с темами тела и телесности, транс- и постгуманизма, феминизма.

Работы художницы были представлены на коллективной выставке в галерее Arbuzz (Москва), Красненькой антибиеннале «Этическое, родное, генное» (Петербург), арт-фестивале «Море внутри» (Светлогорск), международном фестивале современного искусства ART WEEK ( Новосибирск), выставке в Санкт-петербургском музее игрушки и других площадках.

Фото: Диля Гарифжанова