Анастасия Фертик: «В академическом спектакле важно не уйти в «пыльные парики»»

Недавно в Камерном театре прошла премьера спектакля режиссера Руслана Маликова «Каренин» по пьесе Василия Сигарева. Приглашенным художником-постановщиком и художником по костюмам стала Анастасия Фертик из Ростова. Она – независимый художник, не прикрепленный к штату ни одного театра. «Театр – место силы», – считает она. «Каренин» стал для нее первым спектаклем, в котором она поработала как сценограф. В интервью Анастасия рассказала о создании декораций и костюмов для постановки в Камерном, о театральных приемах в кино и доверии режиссера.

«Каренин – это «снежная королева» в хрустальном дворце»

– Премьерная постановка «Каренина» отличается от ее эскиза. Что было в первоначальной задумке?

– Актеры все время присутствовали на площадке, поэтому костюмы нужно было придумать такие, чтобы герои переодевались прямо на сцене. Вронскому (играет Владислав Моргунов) мы убрали сапоги, потому что этот же артист играет и Стиву, которому они не нужны. А для Стивы мы подобрали халат. Тогда ничего не покупалось, не шилось, все было из подбора – я бегала по складу театра и искала, что подойдет. Девушкам сделала подобие силуэта того времени, завязав поверх простых черных платьев широкие пояса из ткани. У Бэтси (Яна Кузина) было несколько деталей, дополняющих костюм, потому что актриса играла ещё и повитуху. Я думала, что задумка нахождения актеров все время на сцене так и останется в спектакле. Но потом на малой сцене «развернули» зрительный зал в другую сторону, и оказалось, что они могут уходить за кулисы. Однако быстрое переодевание за сценой у нас сохранилось.

– Кто придумал для «Каренина» сцену-подиум, по которой актеры ходили, как модели?

– Руслан Маликов это называл платформой. Он мне позвонил: «У меня есть три платформы, приедешь посмотришь». Я их увидела и поняла, что они вместе напоминают перрон на вокзале. Знаете, как бывает: к чему-то логически приходишь, а что-то не можешь нащупать, и как-то интуитивно получается, будто почувствовал.

– Над «Карениным» вы работали не только как художник по костюмам.

– Я впервые за свою практику работала и как сценограф. Некоторые режиссеры раньше спрашивали: «А вот что ты думаешь по сценографии?». Я могла предложить свои идеи, но так чтобы под моим контролем была вся постановка – это в первый раз. Руслан оговаривал, что Каренин (Юрий Овчинников) – «снежная королева», живет в хрустальном дворце. И мы вместе «пошли» от старых вокзалов со стеклянными перекрытиями, как в оранжереях. Я стала вертеть эту мысль: «стекла-зеркала». Руслан сказал: «Зеркала? Мне нравится». Я начала с маленьких зеркал – должна была быть стена из них, но композиционно больше смотрелось огромное зеркало. В итоге мы отказались от мелких зеркал в пользу одного большого, к тому же Руслану хотелось все сделать минималистично. Мне нравятся зеркала,которые уже со следами жизни. Как мы придумали проекцию окна? Сначала была проекция – общий фон, но не хотелось ее делать в качестве задника спектакля. Поэтому ее «заключили» в окно. И оно «жило» на протяжении всего спектакля – видео и свет Алексей Бычков делал.

– Получается, этот звук бьющегося стекла, как наваждение, тоже связан с хрустальным дворцом Каренина?

– Да! У него же мир, жизнь, его устои рушатся. В одном из моментов обсуждения героев, пришла к мысли, что эти люди не знали сами себя, на что способны. А поступок Анны (Людмила Гуськова) раскрывает всех с другой стороны. Вронский, например, не был готов к такой любви – у него были свои принципы, а тут «бах», и ему сносит крышу. Он вроде хочет быть с ней, но… И Каренин меняется в итоге: понимает, принимает.

– Что от вас требовалось, как от сценографа?

– Художественное решение, технический контроль, чертежи. Так же, как и с костюмами, – ты выбираешь ткань, проводишь примерки, смотришь посадку костюмов, а дальше все приводят в жизнь специалисты. И в сценографии я отвечала за выбор материала, подбор красок нужного цвета. Вроде всё черное, но нужен был определённый оттенок этого цвета. И не один.

– Куклы в спектакле олицетворяли светский образ жизни?

– Для меня да, они представляют шаблонность, стереотип, к которому многие стремятся. У каждого из героев была своя кукла – воплощение эго и то, как они видят себя в обществе; герои стараются этому следовать, но не факт, что они такие в реальности. У нас с Русланом много размышлений было. Например, мы долго в апреле обсуждали: любил ли Каренин Анну? Это была вечная тема наших обедов. Думали так: вначале Анна была для него предметом интерьера. Потом Каренин понял, что любит ее такую, как она есть. Он начал ее принимать и прощать, а уже было поздно.

«Снимете с Анны шляпу, будет современная девушка»

– Как долго вы работаете художником по костюмам?

– «Каренин» – мой девятый спектакль. До этого я работала в Ростове с частным театром «18+» и со сказкой в Академическом театре им. Горького. Участвовала в постановке двух спектаклей в Саранске. «Каренин» – второй «костюмный» спектакль. Первый – в Саранске в академическом театре: мы ставили «Вешние воды» по Тургеневу. В «Каренине», мы с Русланом решили, что не будет «исторических» костюмов. Но намек на историю захотелось оставить. Я для себя сформулировала, что это должны быть костюмы, которые люди могут надеть в наше время – на тематическую вечеринку, на праздник, в театр. Отстегнуть «хвост» Анны – и будет обычное платье. Когда были примерки, актрисы в какой-то момент сказали: «О, мы хотим такое в жизни носить!». Значит, я попала верно.

– У Бэтси вообще современный красный брючный костюм.

– Так и было задумано, но в ее костюме силуэт эпохи в виде подобия турнюра (подушечка под платьем ниже талии для придания пышности формам) сохранен. Я не хотела делать в чистом виде турнюр, нужно было только обозначить силуэт. Шляпы тоже с намеком на историческое сходство. Мне не нужен был точный крой костюмов позапрошлого столетия, мне нужно было получить ощущение того времени. Но все равно снимите с Анны шляпу, нижнее платье – будет современная девушка. О Бэтси и говорить не приходится. Но она такая и должна быть. В нашем с режиссером понимании она предстает с новыми для того времени взглядами, с заявкой на феминизм.

– Вам было сложно впервые заниматься сценографией, или художественный бэкграунд помог легко вжиться в новую роль?

– Придумывать было интересно, задаешь много вопросов самому себе: почему именно так, куда лучше свернуть, почему нельзя по-другому? А дальше сложность была в организации процесса. В работе над костюмами я знаю, что за чем идет в процессе, а в сценографии я столкнулась с новыми нюансами. Повесить зеркало – что в этом сложного? Оказывается, нужно написать размеры, отмерить отрезок от стены, определить, чем зеркало будет крепиться. С подиумом – решить, на какой высоте он будет, как будет смотреться из зрительного зала, в какой цвет должен быть выкрашен. В сценографии сложно было собрать данные, материал и воплотить идею. К кому идти, кто это будет делать, как это контролировать? Например, я выполнила чертеж столика, который сделали на 10 сантиметров ниже положенного. Я побежала проверять чертеж – все данные верные. Откуда они взяли эту цифру? Просто исполнители перепутали. Пришлось переделывать.

– Почему нехватка этих 10 сантиметров так сильно могла повлиять на зрительское восприятие?

– Неправильные пропорции бросались в глаза: стол был куцым, коротким. Сейчас он высокий, «стройный», с прозрачной столешницей. Единственное, столешницу я хотела другую, но нужного плекса (термопластичный прозрачный пластик, или оргстекло) не нашлось. Сейчас мне тоже нравится, но хотелось ощутить большую прозрачность и в то же время толщину стекла, сейчас стекло тоньше.

– Над костюмами каких персонажей в «Каренине» было сложнее работать?

– С мужскими костюмами сложнее было работать: нужно было «уравновешивать» их, ткань подбирать, передающую характер персонажа; но я примерно одновременно работала над всеми костюмами. Сначала я пошла от Анны: мне было интереснее через нее выбрать направление; потом у меня появился образ Бэтси, потом Вронский, Каренин и далее. Сложность была в том, чтобы один актер смог показать двух разных героев в отличающихся костюмах, как было с Владом Моргуновым, который играл Вронского и Стиву. Это категорически противоположные персонажи. Олега Луконина тоже нужно было переодевать из слуги в ясновидящего, чтобы зритель понимал, что это уже совершенно другой характер.

– Когда Каренин в костюме приглушенного серебряного цвета выходит на подиум, сразу ощущается холод чистого идеала.

– Да. Наши герои – это срез современного общества. Если мы оденем их в костюмы той эпохи, то наш зритель этого не поймет: мало кто знает историю костюма, чтобы точно определить, кто какою роль играет в обществе. А по современным костюмам сразу понятны характеры и актуальность ситуации. История с Анной и Карениным не нова: общество и сейчас лезет в каждую семью, в каждый дом. «Общество осудило» – а кто это общество? Разные люди со своими недостатками. А почему они имеют право судить Анну? Каренин следовал образу, который требовал от него социум, а внутри у него все кипело, но он удерживал это и старался соблюдать общественные нормы и правила.

– И по Толстому Каренин долго не хотел расставаться с Анной, потому что в обществе так не принято. Пусть она делает, что хочет, лишь бы соблюдала нормы приличия.

– И сама Анна потом Вронскому говорила, что незачем ей разводиться, что и в таком положении нормально. Вронский ведь хотел счастливой жизни, но не выдержал с Анной. И это не из-за разницы в возрасте или опыте: по книге ему 23, ей – 26, отрезок ерундовый.

«Счастье, когда режиссер тебе доверяет»

– Над какими пьесами сложнее работать – академическими или современными?

– По-разному. Над современными сложно, потому что пытаешься соблюсти баланс – ярко выделить героя и не уйти в театральщину и буффонаду. Нужно показать характер персонажа с помощью деталей к его костюму. Иногда зритель не понимает, в чем была работа художника по костюмам в современной пьесе: «Это же обычная одежда, что он сделал?». Поэтому ты пытаешься придумать такие детали, чтобы зрители поверили, что они находятся в театре, но что такая одежда может быть и в жизни. Это не театральщина в плохом смысле слова, когда смотришь и думаешь: «Какой кошмар! Сколько можно так их наряжать?». И в академическом спектакле сложно не перейти границу, уйдя в «пыльные парики». Это чутье, дело вкуса.

– Вы работали как художник где-то еще, помимо театра?

– Я закончила архитектурную академию, кафедру костюма и декоративно-прикладного искусства, у меня нет театрального образования. Я художник-стилист, дизайнер по костюмам. Я когда-то давно занималась текстильным дизайном, оформляла интерьеры. Потом у меня был свой бизнес – контролировала дизайнерский отдел. В свое время я не уехала в Москву, осталась жить в Ростове – были разные рабочие и не рабочие жизненные периоды. У меня еще две дочки – занималась ими, придумывала и шила для них одежду, реализовывала свои фантазии. Театральным художником в общей сложности работаю пять лет.

– В театр вы пришли из дизайна. Как вы поняли, что это «ваше» место?

– Когда-то я говорила: «Театр – это не мое. Театр – это скучно». Знакомый режиссер парировал: «Ты почитай пьесу и скажи мне, что ты думаешь о героях, во что они должны быть одеты». Я прочитала и описала всю атмосферу, которую почувствовала, развитие, которое ожидала увидеть на сцене, я не знала, откуда эти мысли. «Мне нравится. Рисуй костюмы», – сказал мне режиссер. Он вытянул из меня все, и я влюбилась в театральное дело. Он все время вспоминает, как я сопротивлялась, а теперь театр для меня, как наркотик. Коллекции одежды, которые раньше разрабатывала, это для меня отдача сил «в никуда». Сделал и не знаешь, кто это будет носить, с какой целью.

— А опыт в создании коллекций как-то пригодился в работе художника по костюмам?

— Моя дипломная работа в архитектурной академии – это коллекция одежды на тему Японии. Идея шла не от классической формы одежды, а от философии и мировоззрения японцев, от оригами, от прочитанной мною книги Всеволода Овчинникова «Ветка сакуры». Цвета моей коллекции были совсем неяркие – бледно-зеленый, фисташковый, коричневый. И спустя кучу лет состоялся спектакль, в котором эти костюмы реализовались. В театре «18+» режиссер Оля Калашникова делала постановку «Про баб, или история одного вечера», автор пьесы Михаил Барановский. Фабула похожа на историю Квартета «И» «О чем говорят мужчины». Герои «Про баб» – двое мужчин, которые целый вечер говорят о женщинах, каждый раз осекаясь и приговаривая: «Не будем про баб». Оля еще ввела одного героя – девушку, все время появляющуюся, словно белая горячка. Режиссер увидела мою дипломную работу и предложила так одеть персонажей. У меня в коллекции был один мужской костюм – для мальчика; он Оле понравился, но я решила, что одежда героев будет «на тему», а не полная копия: иначе станет заметно, что это именно коллекция. Оля говорила: «Мне нужны бытовые костюмы, не театральные, но что-то странное в них должно быть». Мы одели одного мужчину в домашнюю запахивающуюся юбку-брюки, это сразу давало дополнительный смысл. У героя еще были смешные носки – с видимым швом посередине. Герой у нас был чопорным, элитным, со своими «загонами». Мы придумали, что у него дома на вешалках висят специальные носки для гостей. И когда к нему в Москву приезжает друг из Ростова, то хозяин сразу предлагает гостю надеть эти носки, как бахилы.

– Как вы пришли от бытовых костюмов к японской традиционности?

– Режиссеру не хотелось театральности, она представляла спектакль, как голливудское кино. В этом смысле «японскость» давала странность, не «бытовила» костюмы. В кино чаще используются реалистичные костюмы. В театре большая доля условности. Не всегда, конечно. Противоречит моей мысли фильм «Догвилль» Ларса фон Триера. Фильм сделан театральным приемом: на съемочной площадке клейкой лентой обозначены дома и комнаты разных героев.

– А еще фильм Джо Райта «Анна Каренина» с Кирой Найтли тоже очень «театральный».

– Да, там тоже театральные приемы использованы. И сцена присутствует, и звуки поезда слышны, а сам поезд не показывается. Однако художник по костюмам тоже не соблюдала историческую достоверность. Фильм тогда поругали за то, что он слишком театральный: американцы не могут понять нашу тонкую русскую душу (смеётся). Кстати, мне в нашем «Каренине» нравится, что нет четкого деления героев на плохих и хороших. Плохо ли поступила Анна? Каренин сам виноват, что был сухарём с молодой женой? Или Анна – падшая женщина, бросила семью? Нет однозначных ответов. Мне это очень нравится. Мне всех персонажей жалко: все страдают, им не хватает искренних разговоров.

– Над какими пьесами вам хотелось бы поработать художником?

– Люблю пьесу Шварца «Тень», над чеховскими хочу очень; Филатов, Бергман. Да многое интересно.

– Как вы каждый раз находите для себя интерес в постановках?

– Да, пока спектакль «живет», и костюмы будут «жить». Если тебе нравится персонаж, интересно его одевать, то ты понимаешь, куда идут твои идеи, понятна твоя цель. Почему платье будет именно такое, почему нужна именно такая цветовая гамма – у меня везде должна быть четкая логика. Пока я не объясню себе, почему я делаю тот или иной костюм, у меня не получится, мне будет не интересно. Театральные костюмы «живут» на героях, любимых для тебя, изученных тобою; они могут выполнять свою задачу очень и очень долго, и ты понимаешь, что не зря вложил свою душу.

– Вы не работаете в штате какого-то одного театра. Вам нравится быть независимым художником?

– Это интересно, я ощущаю свободу. Нет чувства, что я обязана работать в рамках одного театра. Если меня пригласили, значит, готовы принять мою концепцию. Режиссер всегда главный, но спектакль сочиняется вместе. И, конечно, счастье работать, когда режиссёр тебе доверяет, а не диктует. Когда это взаимодействие, когда рождается всё в обсуждениях. Люблю эти моменты!

Фото: из личного архива Анастасии Фертик, а также с сайта Камерного театра с репетиции спектакля «Каренин».