Ирина Котина: «Стать художником – это та еще авантюра»

Ирина Котина — самобытная воронежская художница. Она создаёт свой мир вне популярной тенденции к контрастам, открытым цветам и ярким заявлениям — пишет многослойные образы, отсылающие к тайным сновидениям и театральности. Зритель путешествует по картине, сначала обозревая общую композицию, затем в процессе изучения открывает все новые образы и фрагменты. «Умбра Медиа» побывала в гостях в мастерской художницы и поговорила с Ириной о работе с найденными предметами, ее сотрудничестве с Юрием Купером и новой серии картин с историческим Воронежем.

Про учебу и ломку стереотипов

— Расскажи про свой путь в живописи, когда ты осознала, что хочешь быть художником?

— Вряд ли можно назвать этот путь осознанным, но один случай поставил вопрос ребром. Я не была одаренным ребенком и не помышляла вообще об искусстве. Закончила юрфак с отличием и мечтала о том, как буду защищать права граждан и всюду сеять торжество справедливости. Наивные идеалы, конечно, мгновенно разбились на первой же работе юрисконсультом в конторе, торгующей бытовой химией. Тогда, в далеком 2010 году, Олег Котин предложил мне работать с ним над журналом «Время культуры». Я согласилась, и меня накрыло искусством. Полюбила живопись, стала интересоваться историей искусств.

Одна знакомая обмолвилась, что занимается на вечернем отделении в школе искусств на углу Средне-Московской и Никитинской. И я тоже пошла туда заниматься. Курс был рассчитан на 4 года, но меня хватило на 2,5 года гипсовых кубиков, глиняных горшков и мертвых птичек. Кстати сказать, в то время техника рисунка у меня была что надо, не то, что сейчас (смеется). Потом я попала в студию к художнику Алексею Загородных — сколько же учеников прошло через его руки, ум и сердце – и началась ломка стереотипов. Больше четырех лет занятий в его студии изобразительное искусство было у меня в статусе хобби.

Решающий момент был на самом деле совокупностью событий, когда все как-то сложилось. Во-первых, я была свободна – стояла на перекрестке возможностей: «Время культуры» закончилось для меня еще в 2017, дочь немного подросла, и мне очень хотелось вернуться в рабочее состояние. Во-вторых, в студии Алексей Владимирович поднял такую тему: «А когда художник становится художником?». Его ответ был таков – «Когда он сам себя так назовет». Я приняла этот вопрос-ответ на свой счет.

Тогда же осенью 2020 года художница Алина Солодина предложила выставиться в галерее Биркин, и родился мой цикл Fragile (посмотреть работы из цикла Fragile и другие картины Ирины Котиной можно в онлайн-галерее Saatchi). С одной стороны в работах из этого цикла чистая эстетика, с другой — диалог предметов, фактур и состояний. Название Fragile даёт зрителю ключ к рассуждению. До сих пор зрители делятся со мной захватывающими сюжетами, которые видят на этих картинах. Не буду говорить о своих смыслах, ведь важно не то, что хотел сказать художник, а то, что ты увидел в этом сам.

— Как близкие отнеслись к тому, что ты решила стать художником?

— Близкие меня поддерживают, но, думаю, это не связано с их любовью к искусству. Мне кажется, маме не всё нравится, но она хвалит каждую картину (смеется). Это любовь между людьми, когда принимают каждое твое начинание. Наверное, еще до этого семья привыкла к моей разнообразной нестабильной проектной работе, их потряхивает, но они мощно прокачались в принятии. Конечно, стать художником – это та еще авантюра, но я благодарна близким за то, что позволяют мне этим заниматься.

— Кто тебе эстетически близок из известных художников? Чье искусство нравится?

— Есть художники, близкие мне по эстетическому звучанию. В Воронеже – это Иван Бондарев и Сергей Бруданин. В вечности – Моранди, Фантен-Латур, Тёрнер, Веласкес, Рембрандт, Леонардо, Джотто, римские фрески. Из великих современников – Ансельм Кифер, Юрий Купер.

Есть те, от кого я далека эстетически, но восхищаюсь их работой, и кто открывает для меня новые горизонты и работу с цветом. К примеру, Сай Твомбли или Питер Дойг, Хокни.

 

— Расскажи про свое знакомство с Юрием Купером. Что важного ты от него узнала для себя, для своего пути в живописи?

— В случае с Купером, я нарушила заповедь «не сотвори себе кумира». Порой, мне достаточно пяти минут в его мастерской, чтобы многое понять. Пару недель назад я закончила картину, и случилась поездка в Москву, зашла к Куперу буквально на 15 минут, мы и парой фраз не обмолвились. На следующий день по возвращении домой я переписала работу. Для меня его творчество очень близко и понятно и зачастую помогает выйти из тупика в моей работе. Возможно, это отчасти обусловлено и нашим личным знакомством. Он никогда не брал учеников, не вёл студий и не давал уроков, но для меня он учитель. Не знаю, что бы он сказал, услышав эти мои слова.

А познакомились мы в Воронеже, когда он делал реставрацию драмтеатра имени Кольцова. Эта захватывающая история заслуживает отдельных мемуаров. Были и совместные проекты, в которых я занималась организационными вопросами. В 2013 – выставка Купера в музее имени Крамского, в 2017 – выставка в музее имени Бахрушина, презентации книги и другое. Получается, прошло уже десять лет с нашего знакомства.

Про эстетику в живописи и большие форматы

— Расскажи про свой стиль в живописи.

— Классификация по стилям – это работа искусствоведа. К сожалению, в Воронеже после ухода Владимира Добромирова (был директором музея имени Крамского с 2007 по 2018 годы — У. М.) нет искусствоведов, состоящих в открытом контакте с художниками. Если специалист захочет дать характеристику моему творчеству – я буду рада, двери мастерской всегда открыты.

Если говорить не о стиле, а о содержании, то некоторое время назад я была уверена, что эстетика для меня стоит на первом месте. Эстетика ржавого металла, эстетика туманного пейзажа и так далее. Наверное, такое отрицание смыслов и сюжетов было вызвано раздражением на современное искусство, в котором без текста, объясняющего идею автора, невозможно ничего понять, только пожать плечами и пройти мимо. Мне совсем не хочется объяснять зрителю, о чем картина. Для каждого она о чем-то своем.

По прошествии времени я понимаю, что из ничего рождается только ничто. И мои сюжеты запрятаны глубоко в подсознании, обычно они приходят на рассвете. Я смотрю в потолок, пока домашние еще спят, и приходят образы, навеянные обрывками снов и воспоминаний.

— Как ты решилась перейти на большие форматы работ? Какие в связи с этим есть особенности?

— Я использую масштабные полотна, потому что они смотрятся в экспозиции и захватывают зрителя. К тому же современное восприятие человека идет в направлении приближения предмета. То есть мы привыкли видеть предметы близко и крупно, и отвыкли смотреть вдаль. К примеру, пейзажи образца XVII-XVIII столетия с дальними далями сейчас неактуальны, а жаль. Возвращаясь к теме размера, я бы увеличила свои картины, мне нравятся размеры 2-3 метра. Если будет запрос на такой формат, я с удовольствием возьмусь за него.

Техническая часть была решена кардинально – у меня в мастерской есть свое производство подрамников и планшетов. Поступают заказы и от других художников. Основной козырь этой сопутствующей деятельности – заказ готов на следующий день. 

Сама я работаю сначала на планшете, а потом перетягиваю готовую работу на подрамник. Это позволяет мне использовать абсолютно любые техники и агрессивно воздействовать на холст при необходимости. Я могу ходить по холсту и даже немного попрыгать в процессе работы.

Мне нравится работать циклами, когда каждое произведение самодостаточно, а вместе они говорят об одном и складываются в готовую экспозицию. Сейчас в процессе цикл о старом Воронеже, отдельный цикл абстракций с фигуративными элементами в технике шелкографии и небольшой по формату, но важный цикл минималистичных натюрмортов маслом.

— Многие твои картины связаны с найденными объектами. Как ты ищешь эти предметы? Что интересного сейчас в арсенале твоих находок?

— Объекты можно найти на блошином рынке или на улице. Меня не интересует антикварная ценность того или иного предмета. Зачастую кусок облупленной многослойной штукатурки прекраснее начищенного до блеска металлического подноса. Самые любимые предметы – это подаренные близкими, те, у которых есть история и нет амбиции на прекрасное. Сиденье старой табуретки от Загородных, или сиденье от венского стула, неоднократно бывавшего у реставратора, ржавый лист металла с папиной дачи. Это созвучно с направлением Арте Повера, но только в эстетической части, без социально-политического контекста и пока не так смело в работе с материалом.

— Интересно побольше узнать про серию твоих работ с историческими пейзажами Воронежа и Рамони. Что тебя на нее вдохновило. Планируешь ли сделать выставку этих работ?

— Эти работы родились от моей большой любви к Воронежу. Несмотря на свою провинциальность и местечковость, Воронеж прекрасен своей историей и остатками архитектуры. Сюжеты основаны на дореволюционных фотографиях Воронежа, большинство из тех зданий, которые я изображаю, еще сохранились. Когда приезжают гости, в обязательную программу включена пешая экскурсия, которую я сама провожу. Сейчас веду переговоры по организации выставки. Есть четкое представление формата, аудитории и места. Возможно, экспозиция будет представлена не в одном пространстве.

Про пространство мастерской

— Для художника очень важно пространство, где он творит. Как ты пришла к тому, что тебе нужна мастерская? Долго искала подходящую?

— Я росла, если можно так выразиться, в мастерской Загородных. И наступило время, когда мне стало тесно – и по квадратуре, и по времени занятий. Были разные варианты своего места – и соседство, и субаренда, и офисы в центре, но все было не то. Сейчас я снимаю мастерскую у Союза художников на Лизюкова, 50. Но на занятия к Загородных я продолжаю ходить и теперь. Он помогает добрым словом, советом, направляет мысли. Я бы назвала его крестным отцом всех воронежских художников-любителей.

— Расскажи про свою мастерскую, какие здесь интересные детали, предметы? Что оставила от прошлого владельца?

— До меня в этом помещении была мастерская скульптора Владимира Сидорова, скоропостижно ушедшего в возрасте 60 лет. Я не была с ним знакома, но после того, как сняла мастерскую, стали приходить соседи, рассказывать о нем, и я чувствую близость с этим удивительно добрым божьим человеком. Недавно Алексей Владимирович Загородных подарил мне фотографию Сидорова, она висит у меня на стене при входе в мастерскую. Он был увлеченным игроком в шахматы, и у меня теперь на столике стоят фигуры, готовые к партии. Очень светлая и теплая атмосфера осталась после него.

К сожалению, после Владимира Николаевича не осталось практически ничего ценного к тому моменту, как я сняла помещение. В течение двух месяцев после его смерти мастерская была открыта, все постояльцы Союза художников имели свободный доступ сюда и разобрали все ценное на память. Мне осталась гора старой мебели и хлама, который вывозили камазами, и гипсовые формы. В одной из них угадывается голова Гитлера.

Два месяца тут шел ремонт, и теперь мастерская выглядит совсем иначе: белые стены, много воздуха, мои картины, немного книг и предметов с историей. Ничего лишнего.

— Есть ли в планах устраивать в мастерской какие-то события, например, кинопоказы?

— Да, в целом, я не против притока посетителей сюда, и даже за. Но активно заниматься поиском партнеров-киноманов мне сейчас некогда. Если кто-то придет с предложением – я откликнусь. У меня есть идеальная белая стена под проектор.

Что касается других событий – иногда я устраиваю вечеринки с открытым приглашением. Однако большинство людей привыкло к персональным приглашениям, и приходят только знакомые. Поэтому если мы с вами не знакомы, дорогой читатель этого интервью, то следите за анонсами встреч и приходите знакомиться. Мой аккаунт в Инстаграме @irinakotina.

Фото: Юлия Селина